Виктор Владимирович Гончаренко

Все права на книгу "Были крылатой горы" принадлежат сыну В.В. Гончаренко Юрию Викторовичу Гончаренко.
Копирование, перепечатка и другое использование материалов возможно только при наличии разрешения владельца - Ю.В. Гончаренко

Состязания подходили к концу. Опыт и мастерство советских планеристов крепли с каждым днем. Вслед за Юмашевым от горы рискнул отойти и Юнгмейстер. Удача и мастерство и на этот раз сопутствовали ему. На планере "Нижегородец" он пролетел с пассажиром на борту 10 километров и установил новый всесоюзный рекорд дальности полета по классу двухместных планеров.

Теперь уже никто не сомневался, что кроме динамических потоков ветра, существуют еще какие-то восходящие потоки над равниной. Но в чем их суть - этого еще никто не знал. Неринг тоже молчал.

Но в общем все шло хорошо. Немцы довольны своими успехами, но и наши планеристы радовались тому, что значительно обогатили свой опыт, смогли проверить свои планеры и убедиться, что лучшие из них почти не уступали немецким.

И вдруг, под самый занавес соревнований, неожиданная и тяжелая утрата: разбился Валентин Михайлович Зернов, один из способнейших планеристов, командир отряда и инструктор летного дела Академии воздушного флота.

7 октября 1925 года, весело помахав друзьям рукой, он взлетел на планере "Красная Пресня" над южным склоном. Развернувшись вдоль горы, он быстро набрал двухсотметровую высоту. И тут крылья планера не выдержали нагрузки и сломались. Парашютов тогда на планерах еще не было и машина тяжело рухнула с высоты на скалы...

Зернова хоронили на самой вершине Коклюка. Оттуда открывалась широкая панорама на Узун-Сырт, поблескивающее вдали море и окруженную горами коктебельскую долину. Планеристы стояли молча, как изваяния, только слышно было как о крышку гроба стучат комья запекшейся крымской земли. Это друзья засыпали могилу. Перед этим каждый участник слета бросил в нее горсть земли и теперь в скорбной тишине слышно было, как над горой шуршали крылья орлов.

Что ж, такое случается иногда в авиации. Не зря говорят, что малодушным людям в ней делать нечего. Даже школьники из Владимира, построившие "Владимирский пионер" держались настоящими мужчинами. И каждый думал, что теперь надо летать вдвойне - за себя и за Зернова, и воспитать ему на смену новых учеников-планеристов...

Когда похороны были закончены и планеристы строем направились в лагерь, вдруг раздалась команда: "Запевала! Песню!". Вначале эта команда резанула каждого по сердцу - "До песен ли сейчас?!" - но завтра предстояли полеты, новая встреча с небом и его стихиями на хрупких крыльях планеров. И тогда над седым Коклюком взметнулась звонкая авиационная песня, в которой планеристы  как бы клялись своему товарищу верно продолжать его дело. И все поняли, что это не было кощунством. Так и надо!

А на прощанье природа, как бы специально для проверки характеров, устроила еще одно непредвиденное испытание. В день закрытия состязаний на Узун-Сырт налетела сильнейшая буря. Ураганный ветер с креплениями вырывал палатки, яростно набрасывался на утлые планеры. Все, кто был на горе, кинулись спасать свои детища. И лишь немцы, укрывшись от дождя и ветра, выжидательно смотрели, как ветер расшатывает колья и срывает брезент ангара, где хранилась их техника.

- Всем - спасать немецкие планеры! - раздалась властная команда начальника слета.

Казалось, что это страшно несправедливая команда. Но приказ есть приказ. И тогда все, от ученых из техкома и до владимирских ребят, бросились к  немецкому ангару, кинув на произвол стихии свои планеры, в постройку которых было вложено столько сил, времени, средств, старания и труда...

Полтора часа длилась тяжелая схватка с ураганом. Когда сорвало брезент ангара, десятки рук удержали планеры, прикрывая их от ветра собственными телами. Яковчук, навалившись на кабину планера Шульца, скрепя сердцем смотрел, как ветер осатанело набросился на ангар киевлян. В один миг сорвало брезент и беспомощные красавцы КПИ-1 и КПИ-4, словно щепки, приподняло вихрем и с размаху бросило на каменное плато. Их понесло по горе, ломая и круша.

Юмашев рядом, придерживая планер Неринга, чертыхаясь и грозя кому-то кулаками, видел, как его Ю-1, закружило в воздухе и швырнуло в овраг.

При виде такого разгрома, немцам вроде стало стыдно. Они вылезли из-под укрытия и неспеша, словно сожалея, что это не ихние, а русские планеры крошит стихия, побрели к своим машинам.

Наконец стихия угомонилась.

Немцы без особого энтузиазма принялись разбирать свои спасенные планеры, а советские планеристы разбрелись по горе собирать обломки крылатых аппаратов.

- Ничего себе! - кипел Яковчук, - Даже спасибо не сказали! Мы своих планеров не пожалели, ихние спасали, а они вроде даже и недовольны этим.

- Да, показали себя! - возмущался Юмашев, тут же ласково утешая владимирских ребят, которые со слезами на глазах сгребали в кучу все, что осталось от их "Владимирского пионера".

- Ничего, ребята, не раскисайте! Новые к следующим соревнованиям построим! Еще лучше! И будем летать на зло всем стихиям и недругам! Правду ведь говорю?

- И то верно! - шмыгая носом, соглашались школьники, - Построим! Только обидно очень. Мы ихние планеры держали, а они вроде даже недовольны. чего бы это?

- А вы что, не догадываетесь? - подошел удрученный картиной такого разгрома, Владимир Сергеевич Ильюшин. - Они свои планеры застраховали у нас на огромные суммы. Для них этот ураган, как манна небесная. Они рассчитывали за поломанные планеры получить с нас золотом, а вы помешали, не дали поломать планеры, сорвали гешефт!

- Вот оно что! - еще пуще рассвирепел Яковчук, - Я думал, они настоящие спортсмены, - а оказалось, - дельцы!

- Что вы удивляетесь? - успокаивал Яковчука Юмашев, - Сами же мне говорили, что это люди из другого мира...

- Так-то оно так, - с трудом отходил Яковчук, - Но нельзя же все мерить деньгами. Должна же быть и просто человеческая порядочность. А то вот ребята свой планер бросили, аппарат Шульца спасают, а он под брезентом сидит, смотрит... А еще говорит мне "геноссе Якофтшук". Какой же он "геноссе" - товарищ после этого?

- Ну, ничего,  Константин Николаевич, - похлопал его дружески по плечу Ильюшин, - Успокойтесь. Нам с вами надо соблюдать дипломатию и проводить немецкую команду как и подобает, с русским гостеприимством.

- Эх, Владимир Сергеевич, - выдохнул тяжко Яковчук, - Если бы я мог им сейчас откровенно сказать все, что о них думаю после всего этого!

Под вечер немцы уезжали с Узун-Сырта в хорошем настроении. Русские планеристы им понравились. Коктебель тоже. Гора - вообще вундерберг!

- Ауфвидерзейн! До свидания!

- Не обижайтесь, если что не так... - говорил Яковчук на прощанье. Не обижайтесь, если мы скоро пощипаем ваши рекорды!

- Как это "пощипайт"? - удивлялся Шульц навеселе, - О геноссе Якофтшук - большой шутник!

- Да нет, я серьезно говорю, - стоял  на своем Яковчук, - Мы скоро постараемся перебить все ваши рекорды, так что не обижайтесь. Но эти намерения у нас не шуточные, а вполне серьезные! До свидания!

Шульц и Неринг значительно переглянулись. Они знали, что "русский медведь" напрасно  слов на ветер не бросал. Значит русские планеристы знают свои силы и возможности.

- Что ж, - помахал рукой Шульц, - как у вас в России говорят, "поживем-увидим".

- Правильно! - усмехнулся Яковчук, - думаю, что ждать осталось недолго. Ауфвидерзейн!

НОВЫЕ ЗАДАЧИ

Осенью 1926 года на Узун-Сырте было непривычно тихо и пустынно. После предыдущих трех лет соревнований, когда  на гору стекались тысячи людей посмотреть на полеты, над склоном не было видно ни единого планера.

"Что случилось? - спрашивали друг друга коктебельцы, уже привыкшие к осенним наплывам планеристов, - Где же наши летчики?"

Ничего не случилось. Просто сама собой назрела необходимость годичной передышки в соревнованиях, чтобы без спешки к их подготовке, обстоятельно изучить и обобщить результаты проделанной работы.

Арцеуловский "Парящий полет", начинавший свою работу на голом месте, блестяще выполнил свою задачу. По всей стране теперь насчитывались не десятки, а сотни планерных кружков, среди молодежи вырос интерес к авиации, к безмоторному летанию. Планерные кружки возникали не только в крупных городах, но даже в отдаленных селах.

Все это требовало нового подхода к делу, надо было наметить новые пути и горизонты на будущее.

Еще в марте 1924 года, в связи с годовщиной организации Общества друзей воздушного флота, народный комиссар по военным и морским делам  Михаил Васильевич Фрунзе обратился в Общество с приветственным письмом, в котором поставил новые задачи. Он писал:

"Широкая, массовая агитационная работа должна все более и более принимать углубленный характер и приводить к непосредственным практическим достижениям в области строительства воздушного флота.

Важнейшей задачей в этом направлении я считаю: во-первых, содействие развитию отечественной авиапромышленности, и, во-вторых, развитие планерного дела.

Первое дает материальную базу нашему будущему мощному воздушному флоту; а второе обеспечит его многочисленным кадром ... для создания смелого и опытного летного состава".

Эти указания были приняты как руководство к действию. Планеризм в стране успешно развивался. Но с ростом массовости начали острее ощущаться  недостатки и промахи в организации. Для того, чтобы обучать сотни и тысячи планеристов, нужен был надежный в эксплуатации, безопасный в полете, простой в пилотировании и дешевый в изготовлении учебный планер. Его пока не было. Среди  самодельных конструкций на предыдущих слетах встречались более или менее удачные машины, но они создавались в единичных экземплярах и были недолговечны.

Многочисленным планерным кружкам, возникавшим, как грибы после дождя, так же нужны были опытные инструкторы. Их не хватало.

Без решения этих первостепенных вопросов нечего было и думать о поставленном задании "создания смелого и опытного летного состава"  для будущего воздушного флота страны. А он уже зарождался. Восстанавливались авиационные заводы, налаживался серийный выпуск самолетов. Молодые авиаконструкторы Андрей Туполев, Николай Поликарпов, Дмитрий Григорович и другие разрабатывали и строили первые образцы советских самолетов, которые должны были полностью освободить отечественную авиацию от зависимости иностранных фирм и лицензий.

Поднималась молодая конструкторская поросль. Александр Яковлев в Москве после первых  своих планеров вынашивал проект спортивного маленького самолета. Строил легкомоторную авиетку участник коктебельских соревнований летчик и конструктор Владислав Грибовский. Саратовский паренек Олег Антонов, после окончания индустриального техникума, поступил в ленинградский Политехнический институт, ни на день не прерывая работы над конструкциями новых планеров.

Время было еще трудное, но и очень интересное. Страна мало-помалу оправлялась после разрухи, становилась на ноги, готовилась к штурму первых пятилеток. По всей стране шла ликвидация неграмотности, в том числе и авиационной.

В январе 1927 года все добровольные Общества в стране, которые так или иначе содействовали обороне страны, Красной Армии, были объединены в одно - Союз обществ друзей  обороны и авиационно-химического строительства СССР - ОСОАВИАХИМ. В него влилось и ОДВФ.

Осоавиахим поставил перед друзьями воздушного флота первостепенную задачу: в ближайшие годы коктебельские слеты планеристов - планерные испытания - должны в первую очередь служить учебным целям для подготовки опытных инструкторов. Нужно было превратить старый Узун-Сырт в крепкую учебную базу советского планеризма, своеобразную академию безмоторного летания.

Все это, конечно, требовало времени и организационной перестройки ставших уже знаменитыми осенних коктебельских слетов.

Вот почему в краткой хронике Всесоюзных планерных слетов и соревнований очередные испытания, к которым мы подошли, занимают меньше всего места. Буквально в двух строчках о них сказано следующее:

"1927 год, IV Всесоюзные планерные испытания состоялись на горе Клементьева, где совершено около 700 полетов. Характер работы - учебный".

Вот и все. Но не думайте, что в этот год на знаменитой крылатой горе не было ничего интересного и осенний слет прошел скучно и уныло. Нет. Здесь происходили интересные встречи и события, появились новые люди, которые впоследствии прославили нашу страну и авиацию.

Через несколько десятилетий этот скромный учебный слет в Крыму привлек всеобщее внимание историков космонавтики. И это не случайно. Именно в 1927 году в Коктебеле впервые появился двадцатилетний студент МВТУ, бесконечно влюбленный в небо, полеты и конструирование летательных аппаратов, брызжущий неиссякаемой энергией и настойчивостью, будущий создатель практической космонавтики, академик Сергей Павлович Королев. Но тогда его все звали просто Сережкой, Сергеем Королевым, и у него еще не было никаких титулов. Он был как и все, курсантом-планеристом и учился летать.